ТоварищСухов, 62 - 25 октября 2010 16:41

[COLOR=brown][SIZE=+1][FONT=Times] Измена … в отместку … [/COLOR]
[COLOR=blue][SIZE=+1][FONT=Times]
После обеда мне позвонила Гликерия: "Архангельский, мой Василий опять мне изменил. Я, сейчас, приеду к тебе и в отместку изменю ему с тобой". Хорошо, милая, приезжай, ты же знаешь, как я рад тебе.
Потом позвонил Василий: "Борь, моя звонила". Да. Сейчас приедет к тебе изменять мне. "Здорово. Слушай, задержи ее на ночь. У Ольги сегодня родители дома и я к ней не могу. Затащу к себе". Ладно. "Степаныч, я знал, что на тебя можно положиться. Спасибо". Да, чего там, спасибо, стакан нальешь, да и ладно.
Нет, вот вы скажите, почему такое. Толстенький, маленький, пузатенький, лысенький, коротконогий, длиннорукий, писклявый, а женщин вокруг – не протолкнуться. Ну, не обидно ли. Я знаю Василия давно, еще с тех времен, когда он служил буфетчиком в театре Советской Армии. Мы с удовольствием бегали по вечерам к нему в буфет, где всегда было много шампанского, конфет и молодых артисточек. Потом, когда к власти пришли безответственные временщики, Василий не растерялся, как говорит Гликерия, "мастерски переливая из пустого в порожнее", он легко сделал карьеру, перебравшись из буфетчиков в депутаты.
Пришла Гликерия, дородная, миловидная женщина. На боку у нее - традиционная спортивная сумка с халатом, коньяком, ветчиной и двумя очень прозрачными стаканчиками. Она знает, что всю посуду мне заменяют стеклянные банки. Хотя, конечно, у меня есть одна очень красивая чашечка, правда, без ручки. Когда нет гостей, она стоит с водой у Кота.
Я помог ей снять пальто, сапожки, успел поцеловать коленку. Она: "Не шали". Ах, какой у нее сочный грудной голос. Век бы слушал. Пока я, стоя на коленях, вытирал тряпочкой осеннюю грязь с ее сапожек, Гликерия подошла к кровати, разделась, сняла трусы, бюстгальтер, одела халатик. "Архангельский, не смотри". "Но ты уже оделась". "Тогда тем более, не смотри". Ах, этот голос, с ума можно сойти.
И вот мы на кухне. Жарко. Она в легком халатике, совсем не скрывающем ее длинных и стройных ножек и я. Господи, говорить противно. Застиранная тельняшка, старые, постоянно сваливающиеся трусы, из которых торчат две худые, кривые, волосатые ноги. "Архангельский, что ты все время держишься за трусы - ты считаешь, что их лучше снять? Нет, уж, уволь. Не порти вечер, мне и так грустно. Выйди с кухни и без портков не возвращайся". Ах, голос, ах, ножки. Как все это хочется.
Что же мне одеть. Брюки? Но я их одеваю, только тогда, когда почтальон приносит пенсию или когда я иду за портвейном. Да, и на кухне в них жарко. "Спортивные штанишки" с вздутыми коленками? Но я их постирал, и они с утра стынут на балконе. А, что делать. Не оставлять же женщину одну, тем более с коньяком, ножками и голосом. Выскакиваю на балкон, хватаю штаны и бегом на кухню.
Ну, Васька, одним стаканом ты не отделаешься. Ледяной холод штанов сразу же отхватил у меня все, что ниже пояса. Для меня сразу же становятся безразличными все прелести Гликерии. Я быстро разливаю коньяк по стаканам. Гликерия медленно, двумя пальчиками, берет стакан, делает маленький глоток, ставит стакан, берет кружок лимона. На ее лице блаженство. На моем лице ледяной ужас. Я хватаю стакан, залпом выпиваю его, наливаю второй и тоже залпом. Потом беру три ломтика ветчины, два кружка лимона отправляю все это в рот и проглатываю, практически не разжевывая. Воспользовавшись тем, что Гликерия воспитывает Кота, сидящего на столе и жующего кусок ветчины, я быстро засовываю руку в штаны, пытаясь там что-нибудь отогреть. Нет, так дальше жить нельзя. Надо следить за своим здоровьем.
Однако тепло кухни и коньяка постепенно возвращают меня к жизни, и я слышу, как Гликерия жалуется на своего Василия. "Я люблю его, готовлю ему, обстирываю, удовлетворяю его, а он изменяет, паразит. Теперь, когда он стал депутатом, и не надо стало больше работать, он целыми днями шляется по бабам, лезет под всякую юбку. Я подарила ему себя и свою жизнь, разве я заслужила к себе такое отношение?" …
Внимательно слушаю, киваю головой. Она пьет маленькими глотками, но часто и быстро пьянеет. Тут она обращает внимание на мою руку в штанах и говорит: "И не тереби, не дам - я не Вася. Отведи меня в постель". Я помогаю ей подняться, отвожу к постели, помогаю снять халатик, укладываю ее, успеваю поцеловать ее голую попку, укутываю одеялом. Она напоминает: "Не шали", и засыпает.
Замечаю на полу ее колготки, в луже. Вот, Кот, успел, паразит. Застирываю, вешаю сушиться. Наливаю две грелки. Гашу везде свет и иду на балкон. Балкон у меня застеклен: спасает от дождя и ветра, но ужасно холодно. На балконе топчан, открываю одеяло, бросаю туда две грелки и Кота, залезаю сам, закутываюсь одеялом с головой и сильно дрожу от холода. Постепенно 400 граммов коньяка, Кот и две грелки согревают, и я засыпаю.
Мне снится Гликерия - голая и красивая. Мы с ней беседуем о Василии. Я защищаю Васю. Ну, что такого, если мужик иногда сходит "налево". Что у него - убудет что ли?. В чем здесь трагедия для жены?. Потом догадываюсь. Тревожит страх, что уйдет насовсем ...

[COLOR=violet] Борис Степанович [/COLOR] [/FONT][/SIZE]

• 
• 
•